моего прошлого, а я вам скажу, что вам предстоит в ближайшем будущем.
— Ну, что? Что такое? — стал спрашивать я.
— Смерть-с! От солнечного удара! Мы с вами не встанем вот из-за этого стола, как вы повалитесь наземь и скончаетесь скоропостижно со всеми признаками солнечного удара! Впрочем, я всё это вздор говорю и шучу с вами, как вы шутили со мной, разведывая о вещах, о которых знать живым людям не следует! В самом деле, откуда мне знать, что с вами случится солнечный удар? — и он расхохотался рычащим отвратительным смехом.
— А мне говорили, — возразил я, — что у индийцев есть такой яд, смерть от которого сопровождается такими же признаками, как и солнечный удар!
Он глянул мне прямо в глаза:
— Может быть, есть и яд такой! — проговорил он с расстановкой, не смущаясь и становясь всё более и более наглым.
— А я наверное знаю, что есть! — произнёс я внушительно. — Я недаром заплатил деньги факиру! — и, понизив голос, я добавил, пригибаясь к Сарматову: — В то время как вы смотрели на «добровольца», я переменил наши стаканы: вы выпили отравленный.
Он задрожал всем телом, как-то опустился весь, закачал головой, замахал руками и бессвязно залепетал:
— Что же вы… в самом деле колдун… но я позову на помощь…
— Погодите, — остановил я его, — у меня есть противоядие, я вам сейчас дам его, только скажите, где та женщина?
Он продолжал мотать головой, шея его и лицо побагровели и как-то сразу вздулись, глаза страшно увеличились, словно вышли из орбит, рот раскрылся.
— Ради Бога! Где эта женщина? — повторил я.
— Продана!.. — прохрипел он и повалился со стула на пол, задёргавшись всем телом.
Это был один миг, дёрганье прекратилось, и он, тёмно-синий, лежал с выпученными из полузакрывшихся век белками без движенья.
Я позвал на помощь, прибежали слуги, прибежал тут же бывший в гостинице доктор и констатировал смерть от солнечного удара.
— Эти случаи часты здесь! — заявил он авторитетно, и я не стал разуверять его.
XXXIII
Сарматову было воздано должное, и он получил возмездие, которое вполне заслужил. Попал он наконец сам в ту яму, которую рыл для другого, и припасённый им же самим яд послужил для его смерти.
Он покончил расчёты с земною жизнью, но дела рук его ещё оставались, и содеянное им зло не было ещё уничтожено.
По условию с Капитаном «Дедалуса» я должен был сегодня в 12 часов ночи отправиться в лес на полянку, а он — спуститься на неё на своём воздушном корабле, чтобы узнать от меня, что я успел сделать. Положим, я успел сделать многое, но вместе с тем я понимал, что это многое ничто для капитана, потому что жена его не была освобождена, а, напротив, находилась в условиях худших, чем прежде. Конечно, смерть Сарматова утешить его не могла, а то, что я был в состоянии сообщить ему о его жене, лучше б было, если б я не сообщал вовсе.
Она была продана поклонникам изуверской секты, а где они — я не знал. Джуди со вчерашнего дня не показывался, и как найти его, я тоже недоумевал. Помимо того, что он был мне необходим, для того чтоб я мог приступить к поискам, отсутствие его беспокоило меня само по себе.
Было похоже на то, что с ним случилось что-нибудь, иначе он бы явился.
Но тут случилось со мной что-то странное и совершенно для меня непонятное: потом мне говорили доктора, что это бывает с особенно нервными натурами, испытывающими какое-нибудь нервное потрясение.
Едва унесли с моего балкона мёртвого Сарматова и убрали наш завтрак, я, как сноп, повалился на постель и заснул крепким непробудным, почти мёртвым сном.
Может быть, этому сну также способствовало, кроме испытанного нервного подъёма, и выпитое вино за завтраком, действие которого должно было, конечно, усилиться при тропической жаре.
Никто меня не будил и не трогал: проснулся я только вечером, не понимая, где я и что со мною.
На дворе было уже темно, стрелки часов показывали десять.
Придя, наконец, в себя, я сообразил, что ни один возница в этот час не согласится везти меня по дороге в лес и что надо будет отправиться туда пешком.
Но для того чтобы попасть вовремя на место, мне нужно было выходить как можно скорее, потому что для пешей ходьбы было, по крайней мере, два часа пути.
Я захватил револьверы, осмотрел их и пошёл.
Я чувствовал себя подавленным мыслью, что и как скажу я капитану.
Ко всему остальному я оставался вполне равнодушен; я живо представлял себе, как я влезу по спущенной мне верёвочной лестнице, и как нетерпеливо капитан спросит меня: «Ну, что?» И вот какими словами ответить на этот его вопрос, я не знал и всей душой желал, чтоб был кто-нибудь другой, а не я, на моём месте.
Я шёл, руководствуясь картой, масштаб которой был точно определён. Нужна была большая осмотрительность, чтобы руководствоваться этим масштабом и не пропустить поворота с большой дороги в лес на тропинку.
Мне посчастливилось найти её после недолгих поисков и, войдя в лес, я как-то инстинктивно замедлил шаг и стал пробираться с некоторой опаской.
Жаркий ночной воздух действовал на меня размягчающе, стоявший в нём аромат пряностей одурял голову, очертания дерев в сумраке принимали фантастические формы, и светящиеся жуки, как блуждающие огоньки, мелькали кругом, то бесшумно теплясь на ветвях кустов, то передвигаясь и сверкая.
Только что народившаяся новая луна выглядывала сверху, увеличивая своим серебряным светом таинственность обстановки.
В эту южную томительную ночь в тропическом лесу было мучительно сладко. Хотелось неги и покоя, волшебных грёз, неиспытанных тихих мечтаний, ласки. Казалось, всё кругом располагало к этому.
А между тем я шёл, отравленный внутренне своей горечью, и невольно вспоминались слова Капитана «Дедалуса», что на его корабле на несколько тысяч фут над землёю было гораздо меньше опасности, чем здесь на земле, среди людей!
И действительно, там хоть носишься в заоблачных сферах и если погибнешь, так знаешь, по крайней мере, за что: за то, что дерзновенно осмелился проникнуть в них; а здесь тебе грозит исподтишка вооружённая ядом рука какого-нибудь Сарматова, готового из-за пустяка отнять у тебя и жизнь, и счастье.
Даже девственная прелесть этой ночи в этом дивном, чарующем лесу была осквернена людьми.
Приближаясь к полянке, я издали между стволов дерев увидел на ней двигавшиеся белые тени.
Я приостановился, чтоб разглядеть их, но
